Неточные совпадения
Мало ли какие
науки располагают к такому же взгляду? — и математические, и
исторические, и общественные, да и всякие другие.
Риккерт захотел ориентировать гносеологию не только на факте естественных, генерализирующих
наук, но и на факте
наук исторических, индивидуализирующих.
Мы стыдливо прячемся за
исторические исследования о чем-то, боимся
науки, которая требует, чтобы говорили лишь о чем-то.
Христианство понимается теперь исповедующими церковные учения как сверхъестественное, чудесное откровение обо всем том, что сказано в символе веры; неверующими же, — как пережитое человечеством проявление его потребности веры в сверхъестественное; как
историческое явление, вполне выразившееся в католичестве, православии, протестантстве и не имеющее уже для нас никакого жизненного значения. Для верующих значение учения скрывается церквью, для неверующих —
наукою.
Не помню, как мы там с ним о чем начали разговаривать, только знаю, что я тогда и спросил его. что как он, занимаясь до старости
науками историческими, естественными и богословскими, до чего дошел, до какой степени уяснил себе из этих
наук вопрос о божестве, о душе, о творении?
Они не имели иных требований, кроме потребности вéдения, но это было своевременно; они труженически разработали для человечества путь
науки; для них примирение в
науке было наградой; они имели право, по
историческому месту своему, удовлетвориться во всеобщем; они были призваны свидетельствовать миру о совершившемся самопознании и указать путь к нему: в этом состояло их деяние.
Народы, ощущая призвание выступить на всемирно-историческое поприще, услышав глас, возвещавший, что час их настал, проникались огнем вдохновения, оживали двойною жизнию, являли силы, которые никто не смел бы предполагать в них и которые они сами не подозревали; степи и леса обстроивались весями,
науки и художества расцветали, гигантские труды совершались для того, чтоб приготовить караван-сарай грядущей идее, а она — величественный поток — текла далее и далее, захваты вая более и более пространства.
Зная всю важность
наук исторических в этом случае, она сама принялась за историю и в своем труде дала образец своих воззрений на то, каким путем должны развиваться в России
исторические знания.
(58) Видно, однако ж, что в свое время княгиня Дашкова всего более известна была своими стихотворениями. В словаре Новикова читаем: «Княгиня Дашкова… писала стихи; из них некоторые, весьма изрядные, напечатаны в ежемесячном сочинении «Невинное упражнение» 1763 года, в Москве. Впрочем, она почитается за одну из ученых российских дам и любительницу свободных
наук» («Опыт
исторического словаря о российских писателях» Новикова, 1772, стр. 55).
В Ее царствование Российская Академия
Наук еще более приобрела знаменитых Членов и сделалась несравненно полезнее для отечества, во-первых, «Ежемесячными сочинениями», которые, будучи магазином
исторических и других любопытных сведений, распространяли их в государстве; во-вторых, путешествиями ее Профессоров по всем обширным странам России — намерение великое, достойное Екатерины!
В
науках исторических, политических и философских роль славяноруса состоит в облагонравлении (moralisation) этих
наук.
Но теперь он уже менее интересовался романами и другими сочинениями для легкого чтения, а более полюбил
науку и дельные книги, особенно
исторические. Только стихи по-прежнему привлекали его внимание, хотя он уже и не нуждался теперь в образцах для подражания, открывши свой особенный род, в котором был совершенно самостоятельным и решительно не имел соперников… Как видно из его писем, книги и журналы присылались ему разными литераторами и в Воронеж, и он всегда с восхищением принимал такие подарки.
Натуральный ум может заменить почти всякую степень образования, но никакое образование не заменит натурального ума, хотя и имеет перед таким человеком преимущество богатства знания случаев и фактов (сведения
исторические) и определение причинности (естественные
науки) — всё в правильном, легком обозрении; но он от этого не обладает более правильным и глубоким взглядом на настоящую сущность всех этих событий, случаев и причинностей.
Дело в том, что
наука строится по известным заданиям, она ставит себе лишь определенные проблемы, а соответственно сосредоточивает и свое внимание лишь на известных явлениях, отметая другие (напр., очевидно, что вся религиозно-историческая
наука при ее основоположном и методическом рационализме строится на принципиальном отрицании чуда, и поэтому все элементы чудесного в религии, без которых, быть может, нельзя и понять последнюю, она относит к области легенд и сказок).
Соответственно специальным интересам той или иной
науки производится нужный ей религиозно-исторический препарат, и такими препаратами, — засушенными растениями и цветами, раздробленными и разобранными частями организмов, и полны религиозно-исторические музеи.
Целые
исторические эпохи, особенно богатые творчеством, отмечены тем, что все основные элементы «культуры» были более или менее тесно связаны с культом, имели сакральный характер: искусство, философия,
наука, право, хозяйство.
В господствующем научном (религиозно-историческом) направлении под флагом
науки обычно везется религиозная контрабанда: свою собственную религию и религиозную философию при своем некритическом догматизме представители
науки bona fide [Добросовестно (лат.).] выдают за выводы «научного» исследования.
Наоборот, познание в
науках исторических и социальных и в
науках о духе и о ценностях, т. е. в философии, носит менее общеобязательный характер именно потому, что предполагает большую духовную общность людей.
Естественные
науки не производят такого опустошения, какое производит
историческое и психологическое исследование духа, в котором объективирование есть умерщвление реального предмета, ибо этот реальный предмет совсем не есть объективированный предмет.
Это несомненно! Мы подросли в уважении к идее университетской
науки, приобрели склонность к чтению, уходили внутренним чувством и воображением в разные сферы и чужой и своей жизни,
исторической и современной. В нас поощряли интерес к искусству, хотя бы и в форме дилетантских склонностей, к рисованию, к музыке. Мы рано полюбили и театр.
Это один разряд праздных людских рассуждений о жизни, называемых
историческими и политическими
науками.
Но положим, что так называемая
наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для
исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Философия,
наука, общественное мнение говорят: учение Христа неисполнимо потому, что жизнь человека зависит не от того света разума, которым он может осветить самую эту жизнь, а от общих законов, и потому не надо освещать эту жизнь разумом и жить согласно с ним, а надо жить, как живется, твердо веруя, что по законам прогресса
исторического, социологического и других после того, как мы очень долго будем жить дурно, наша жизнь сделается сама собой очень хорошей.
В том, что такое
историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем
исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за всё совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, имеющее как и каждый человек, свои личные привычки, страсти, стремления к добру, красоте, истине, — что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся
наукой, т. е. читанием книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Пускаться же в пышные разглагольствования о расколе по отношению его к земству и пр. и пр., искажая на каждом шагу
исторические факты, пускаясь в неудержимые фантазии и для красного словца жертвуя чуть не на каждой странице истиной и уважением к
науке, считаю делом нечистым и недобросовестным, для какой бы цели это ни было делано.
Так точно и понимает власть
наука о праве, та самая разменная касса истории, которая обещает разменять
историческое понимание власти на чистое золото.
Военная
наука, видя в истории бесчисленное количество примеров того, что масса войск не совпадает с силой, что малые отряды побеждают большие, смутно признает существование этого неизвестного множителя и старается отыскать его то в геометрическом построении, то в вооружении, то, самое обыкновенное, — в гениальности полководцев. Но подстановление всех этих значений множителя не доставляет результатов, согласных с
историческими фактами.
Теория о перенесении совокупности воль масс на
исторические лица, может быть, весьма много объясняет в области
науки права, и может быть, необходима для своих целей; но в приложении к истории, как только являются революции, завоевания, междоусобия, как только начинается история, — теория эта ничего не объясняет.
От этого-то основного различия воззрения истории и
науки прàва происходит то, что
наука прàва может рассказать подробно о том, как, по ее мнению, надо бы устроить власть и чтó такое есть власть, неподвижно существующая вне времени; но на вопросы
исторические о значении видоизменяющейся во времени власти, она не может ответить ничего.